Кони А Ф - Страничка Из Жизни Пушкина
Анатолий Федорович Кони
СТРАНИЧКА ИЗ ЖИЗНИ ПУШКИНА
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ О ПИСАТЕЛЯХ
На вершине одной из крутых скал, окружающих Карлсбад, стоит крест,
срубленный и поставленный, по преданию, Петром Великим. Возле него надпись
из стихов князя Вяземского: "Великий Петр, твой каждый след - для сердца
русского есть памятник священный".
Сюда вечный работник на троне ходил молиться и отдавать отчет богу в
своих мыслях, чувствах и действиях для осуществления "предназначения"
России. Он был счастлив в своей земной загробной жизни: потомство признало
величие его личности и благотворную глубину его дела; он нашел себе
восторженного певца и истолкователя в лице великого русского поэта. По
отношению к последнему можно сказать, что и его "каждый след для сердца
русского есть памятник священный". Вот почему является радостное чувство
при мысли, что есть возможность огласить один из таких следов - в виде
обнаруженного мною летом настоящего года неизвестного еще письма Пушкина,
которое, входя в серию его писем второй половины 1826 года, объединяет их
и освещает в них некоторые неясные места.
Но прежде чем обратиться к этому письму, следует очертить, по отношению
к Пушкину, то время, когда оно написано.
1826 год застал Пушкина на принудительном жительстве в селе
Михайловском, Опочецкого уезда, Псковской губернии, куда он был выслан из
Одессы. Пребывание в Михайловском было одним из звеньев в цепи его
насильственных скитаний. Было бы, однако, несправедливо, с точки зрения
результатов, сурово упрекать судьбу за это.
Являясь мачехой по отношению к личной свободе поэта, она была тяжким
млатом, необходимым для развития его душевных свойств. Она выковала его
талант и, заставив поэта углубиться в самого себя, дала ему богатый
материал для поэтических образов и поставила его в живое, чуткое и
отзывчивое соприкосновение с народом.
Первая ссылка Пушкина выразилась в его командировке в распоряжение
генерала Инзова и благодаря доброте и благородству последнего дала
возможность Пушкину познакомиться с Крымом и Кавказом, с Украиной и
Бессарабскими степями, создать "Кавказского пленника", "Бахчисарайский
фонтан", "Братьев-разбойников" и задумать "Евгения Онегина". Инзов не
верил, чтобы из Пушкина мог выйти добропорядочный чиновник, но допускал,
однако, что он "по крайней мере, может быть великим писателем".
Но на смену Инзову явился Воронцов, нравственный склад и практический
государственный ум которого не мирился с резвостью и свободолюбием
пушкинской музы. Для Воронцова Пушкин был лишь "слабым подражателем далеко
не почтенного образца", т. е. Байрона. Разлад между ним и Пушкиным не
замедлил обнаружиться. "Воронцов думает, что я коллежский секретарь, -
писал Пушкин, - но я мыслю о себе выше". Посылка на саранчу, вызвавшая
едкую шутку Пушкина, и гоголевский почтмейстер, бессмертный и
любознательный почтмейстер, сделали свое дело.
В то время, когда Александр I, этот, по выражению князя Вяземского
"сфинкс, неразгаданный до гроба", все более и более погружался в пучину
сомнений в себе и в людях, подпадая под влияние Аракчеева и мрачного
изувера Фотия, - перехваченное письмо поэта, заявившего, что он берет
уроки чистого атеизма, звучало как тяжкое обвинение. Чуя опасность, Пушкин
просился в отставку. Его, однако, не пустили, и он имел основание говорить:
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье...
Уснув, не знаю, где проснусь.
29 июля 1824 года, дав накануне подписку о безотлаг