Коновалов Григорий Иванович - Как Женились Чекмаревы
Григорий Иванович Коновалов
КАК ЖЕНИЛИСЬ ЧЕКМАРЕВЫ
ПОВЕСТЬ
1
Ночью Волга перевалила Дубовую грпву и, обнюхивая летошние грядки и
стволы деревьев, разлилась по нпзовским садам, мягко надавила волной на
садовую калитку Чекмаревых.
Афанасий проснулся до восхода солнца в нетопленной, пристроенной к дому
бревенчатой боковушке, потянулся всем молодым телом, каждой жилкой. Рано
было идти в райком партии. И радио еще молчало. Да он и не ждал, что за
ночь мог произойти на фронтах перелом. Вчера же вечером передали сводку
Верховного командования:
- Начатое в апреле наступление Красной Армии на Изюм - Барвенково
приостановлено, войска отошли на заранее подготовленные позиции.
По частным эпизодам, переданным Совинформбюро, Афанасий догадывался:
немцы крупно и круто наступают на юго-восток.
Заведующий организационным отделом райкома, он сам принимал участие в
мобилизациях (кого взять, кого забронировать). Вчера отправили в армию
многих рабочих порта и судоремонтного завода. На их места поставили
стариков и женщин. Поселок Одолень беднел мужиками с каждым днем, а дел
становилось все больше.
Афанасий обмотал ноги портянками, натянул резиноьые с раструбами
сапоги, надел ватник с блестками рыбьей чешуи, кепку и вышел во двор. С
высокого плаца двора вглядывался из-под ладони в разлившуюся в низовье
Волгу, вылавливая взглядом суда в седой, на тумане замешанной мари:
грузовых не было, лпшь катера военной флотилии, пестрея полосатыми
раскрасками под цвет берегов выходили из-за острова.
По выдолбленным в песчаном камне ступенькам он спустился в молодой сад.
Подмяв плетень, вода с пеной и щепой разгуливала меж деревьев.
Сады замерзли позапрошлой зимой, все лето печалили своею черной
наготою. И Афанасий, вернувшись тогда с финского фронта, долго недужил
после ранения в бок, кажется потому, что погибли сады. И следующей весной
яблони хворали, едва-едва выметав прозрачно-зеленую листву. А теперь
зацвели. В чистом речном воздухе тонко и мимолетно пахло яблоневым цветом.
На быстринке вздрагивала ветвями молоденькая смугло-зеленая яблонька.
Умилила она Афанасия тем, что была едва ли выше пояса, а густой
беловато-розовый первоцвет всплошную облепил каждую ветку, выпушился даже
из ствола. И Афанасий жалостно засомневался: под силу ли
несовершеннолетней и кривенькой такая буйная, до полного самоисчерпания,
жажда плодоносить?
Подтянул сапоги до разножья и, стараясь не булькать водой, пошел к
яблоне, скользя подошвами по дну. Потоптался вокруг деревца, осторожно
потрогал крупными и жесткими пальцами ствол и, будто раздувая пламя,
подышал на влажные от водяного пара цветы, все еще сомневаясь, свой ли у
яблони густоцвет?
В прежние времена Афанасий оборвал бы цвет, чтобы яолонька, не изнурял
себя материнством, гнала прирост.
Но теперь, в войну, когда все живое торопилось повзрослеть, он заробел
обесплодить ее. Сама справится, коли приспела охота плодоносить.
Пчела, прошумев мимо уха, села на цветок и самозабвенно начала рыться в
розово-желтой сердцевине,
Афанасий выпятился на берег, подрыгал ногами, сбрасывая с сапог грязь,
поднялся по тем же в каменистом взгорье вырубленным ступенькам.
У обрыва на бревне сидел отец, накинув на плечи ватник, локоть утвердил
на колене, в ладони упокоил подбородок. Из короткой трубки запашистып
стекал дым по усам.
- Что это за порядки, Афоня? Не появись лодка на реке или, не дай бог,
в протоке за кустами. Катер подлетает: сматывайся, дед! А почему? Ты
командуешь?
- Зона угрожаемая. К